Виктор Гринкевич

К 2019 году мы накопили достаточный политический и исторический опыт, чтобы формирование современной российской элиты со всеми ее переходными этапами, казусами и столкновениями отнести к особому периоду, требующему отдельной статьи. Здесь, как и с переходом от царской России – к советской, не было полного исторического разрыва. Все те же выявленные нами силы политической инерции были характерны и для новой российской элиты, говорить о которой в некотором смысле труднее, ведь ее историческое существование еще продолжается, а государственная система и отношения в треугольнике высшая власть – элита – массы продолжают развиваться и эволюционировать. Для обобщающих весь исторический опыт выводов и рецептов мы отведем отдельную главу, а сейчас перейдем к происхождению самих элитных групп современной России.

В целом – и это можно понять из названия статьи – постсоветская элита столкнулась с вызовом полного и беспрецедентного освобождения. Однако если раскрепощение крестьянства случилось еще в XIX веке, то элиты оставались, по сути, служилым классом до самого конца перестройки, не обладая ни собственностью, ни автономностью от высшей власти, ни правом конвертировать политический капитал в финансовый. Всю предшествующую историю России в условиях мобилизационного типа экономики и политики бояре, дворяне, имперская бюрократия и советская элита выполняли роль приводных ремней для обеспечения выживания государства. Низкая урожайность, враждебное геополитическое окружение, огромные размеры империи сформировали служилый тип элиты. Она была лишена какой бы то ни было независимости, выполняя подчиненную функцию. Поэтому и все реформы традиционно инициировались не «снизу», а спускались в качестве распоряжений «сверху» тогда, когда отсутствие реформ означало бы конец государства. Однако и «Манифест о вольности дворянской» Петра III, и «Жалованная грамота дворянству» Екатерины II не идут ни в какое сравнение с настоящей «революцией сверху», которая произошла в начале 90-х в исторически короткий промежуток времени.

Необходимые предпосылки для этой «революции» созрели во второй половине XX века, когда Советский Союз стал достаточно развитым для обеспечения населения всем необходимым, а ядерный потенциал и одна из сильнейших армий в мире обеспечили относительную безопасность. Встал резонный вопрос о переходе от государства-крепости к эволюционному типу развития. К тому же в среде правящей элиты за годы аврального реформирования и директивного управления накопилась усталость и желание передать по наследству и «обналичить» свое политическое влияние, и тут же – влиться в среду западной элиты, которая считалась образцом для подражания еще со времен Петра. С этой точки зрения причиной распада Союза стало именно желание правящих групп (о них мы говорили в предыдущей статье) монетизировать собственное политическое влияние в условиях нового государства.

Итак, кардинальный слом в короткие сроки (5-7 лет) свидетельствует лишь о том, что произошло не столько формирование, сколько оформление происходивших ранее сдвигов внутри советской элиты. Парадокс в том, что обе противоборствующие в 90-х группы – условные «номенклатура» и «олигархия» – вышли тем или иным образом из советской элиты. Первые – из руководства партии и силовых структур, вторые – из комсомольского актива и руководителей промышленного сектора. Их противостояние определило суть внутриэлитной политической борьбы 90-х. О происхождении экономической элиты новой России мы также говорили в отдельной статье.

Главным эпизодом противоборства «силовиков» под руководством тогдашнего главы охраны Ельцина Коржакова с олигархами стала известная «охота на гусей» и инцидент в декабре 1994 года у здания мэрии Москвы. Тогда охрана Президента жестко задержала охрану группы «Мост». Однако уже в 1996 олигархи отыгрались – группа Коржакова была отстранена от государственного управления. Перед самыми выборами ведущие финансово-экономические группы выдвинули свой ультиматум Ельцину в виде знаменитого «Письма тринадцати». Победа Ельцина на президентских выборах была обеспечена в итоге финансовой поддержкой «семибанкирщины».

По итогам перехода власти к Ельцину и стоящей за ним группы олигархов огромные государственные активы были переданы компаниям-спонсорам избирательной кампании (залоговые аукционы 1995-96 годов, в ходе которых в руки частных лиц за символическую сумму была передана государственная собственность стоимостью порядка 200 млрд. долларов). Более того, лидеры ведущих финансово-промышленных групп получили решающие посты в сформированном летом 1996 года правительстве: Потанин был назначен вице-премьером, Березовский – заместителем секретаря Совета безопасности, а впоследствии – секретарем Исполкома СНГ, Ходорковский – членом коллегии Минтопэнерго, Михайлов – заместителем министра обороны, Невзлин – заместителем гендиректора ИТАР-ТАСС.

При этом отношения курируемого высокопоставленными назначенцами бизнеса с государством складывались весьма специфическим образом, не характерным для тех же западных государств, на которые ровнялась позднесоветская элита. Отраслевые лобби, поднявшиеся за счет симбиоза с государственными институтами, не чувствовали никаких обязательств перед государством и рассматривали последнее в качестве кормовой базы. О патриотизме в среде победивших бизнесменов говорить тем более не приходится. Так, представители российского топливно-энергетического комплекса под кураторством Черномырдина ставили вопрос таким образом: «Какая Россия нужна ТЭКу?»[1] Вопрос о национальных интересах даже не формулировался. Таким же грандиозным было прямое влияние нефтегазового сектора в сфере публичной политики.

В итоге правление финансовых групп в короткий промежуток времени привело к экономическому фиаско верховной власти. Новая политическая конструкция не только не создала задела для роста, но дала противоположный импульс – ВВП страны уменьшился к 1998 году вдвое по сравнению с 1990-м. Особо катастрофическим был провал в социальной сфере. Такие ключевые институты государства, как армия, здравоохранение, образование, пенсионное обеспечение и другие балансировали на грани исчезновения.

При этом неправомерно говорить, что тесное сотрудничество государства и бизнеса – это всегда катастрофа (именно такой вывод, к сожалению, извлекли многие граждане из травматического опыта 90-х). Их сосуществование может быть нацелено либо на экономическое развитие, либо на обогащение самой элиты (как это произошло в ельцинскую эпоху). Винить в этом исключительно бизнес не до конца справедливо по следующим причинам.

Прежде всего, государственные институты ни при каких обстоятельствах не должны быть напрямую приватизированы крупным капиталом. Влияние на власть и прямое управление от лица бизнеса (достаточно вспомнить только Березовского в качестве заместителя секретаря Совбеза) – это принципиально разные вещи. Например, сколь не было бы велико влияние американского бизнеса на политику, никогда интересы, полномочия и функции государства не были тождественны корпоративным. Наивным представлениям пореформенной России о том, что ослабление государства является предпосылкой демократизации, противоречат сами западные концепции демократии. Согласно демократической теории и практике (с незначительной поправкой на местную политическую культуру и условия) демократия возможна только тогда, когда существует эффективное и сильное государство, а все слои общества объединены патриотическим чувством. Само государство в таких условиях – это предварительное условие демократии. «… Без государства никакая современная демократия невозможна… Демократия требует государственного статуса. Без современного государства не может быть прочной демократии…», – пишут ключевые авторы демократической теории в США.[2]

Демократию в виде анархии США распространяет только в экспортной форме – для аборигенов. Российские исследователи из Института США и Канады показали, что государство в самой Америке выполняет целый ряд социально значимых функций, включая формулирование национальных проектов, обеспечение правовых рамок общества, жесткое регулирование кредитно-финансовых отношений, развитие экономической инфраструктуры, нормирование хозяйственных отношений, осуществление промышленного и научно-технического развития в целом, защита социально незащищенных слоев населения, обеспечение равного доступа к образованию, медицине и так далее.

В России же верховная власть в 90-х на время отстранилась от своих прямых обязанностей. Отличительной чертой сложившейся при Ельцине системы стала приватизация самих государственных институтов ставленниками олигархических групп. По исторической иронии предрекаемое Марксом отмирание государства начало происходить не в коммунистическую, а в посткоммунистическую эпоху. Промышленно-финансовые группы превратились в политико-финансовые, обзавелись собственными силовыми структурами, сетью ставленников на ключевых постах в государстве, своими СМИ, ручными партиями, а многие субъекты России стали превращаться фактически в их независимые вотчины. Поэтому если Россия и сделала в этот период шаг в сторону Запада, то не в сторону современного, а скорее средневекового – феодального, когда Европа была поделена между отдельными «олигархами» тех времен – феодалами. Эволюционный регресс был заметен также в бывших советских и национальных республиках РФ: вновь обрели политический вес региональные кланы в Узбекистане, земляческие сообщества в Таджикистане и Туркмении, жузы в Казахстане, тейпы в Чечне, диаспоральные группы в Дагестане. Реальная угроза дальнейшего территориального распада стала как никогда реальной.

После назначения на должность премьер-министра Примакова олигархической группе, по сути, был поставлен ультиматум. Провозглашенный им курс противоречил базовым интересам «семейных» групп, которые обеспечили победу на президентских выборах 1996 года. Известное заявление о необходимости освободить сто тысяч мест в тюрьмах для экономических преступников, обыски в «придворной» компании «Сибнефть» и предложение создать государственную нефтяную компанию сулили олигархической группе большими неприятностями вплоть до национализации их имущества.

Не останавливаясь подробно на личных характеристиках участников элитных разборок конца 90-х, в которые были включены такие фигуры, как Борис Березовский, Анатолий Чубайс, Евгений Примаков, Александр Коржаков, Михаил Лужков, Александр Волошин, Валентин Юмашев, Татьяна Дьяченко, Владимир Гусинский и другие, вновь обратим внимание на то, что приход Владимира Владимировича Путина к власти стал своеобразным условием консенсуса между условной «номенклатурной» частью элиты во главе с Примаковым на федеральном уровне и Лужковым как представителем региональной элиты с одной стороны и «олигархической семибанкирщиной» с другой. Последние по опыту реформ тоже понимали, что если не будет государства, не будет и условий для их бизнеса. К необходимости выбора преемника окружение Ельцина подтолкнул кризис августа 1998 года и отставка Примакова, пошатнувшая зыбкий элитарный баланс.

Однако те, кто рассчитывал получить карманного президента в лице Владимира Владимировича, были плохо знакомы с теорией элит и историей России. Человек, вступающий на должность правителя (как бы эта должность не называлась) уже не принадлежит себе или стоявшей за его спиной группе – он действует под давлением исторических закономерностей. Дальнейшие действия Президента против деструктивных элементов в среде бизнес-элиты были полностью поддержаны населением.

Главной стройкой нового президента стал сам фундамент российской государственности, изрядно пошатнувшийся в предыдущие годы. Так, с 2000 по 2002 была проведена реформа Совета Федерации. В результате главы исполнительной и законодательной власти регионов потеряли прямое представительство в верхней палате парламента. Взамен был создан Госсовет России — уже совещательный, а не законодательный орган для губернаторов при президенте России. В экстренном режиме пришлось выстраивать вертикаль власти, приучать политический класс и экономические элиты к цивилизованным правилам политической игры. Сформированная при поддержке президента партия власти стала гарантией политической стабильности в парламенте.

Возможно, главным достижением Владимира Путина стало то, что бизнесмен как экономическая ячейка общества мог свободно действовать не на основе договоренностей с местными князьками, но всего лишь соблюдая понятные и сформированные на федеральном уровне правила игры. Государственные органы власти стали постепенно превращаться в обезличенные институты с постоянной ротацией чиновников, судей, силовиков и губернаторов. В знаменитом «Открытом письме» к избирателям в феврале 2000 года Владимир Путин сформулировал стратегическую линию, которой остается верен до сих пор: «демократия – это диктатура закона, а не тех, кто по должности обязан этот закон отстаивать. Думаю, нелишне напомнить: суд выносит решения именем Российской Федерации и обязан этому высокому имени соответствовать. Милиция и прокуратура должны служить закону, а не пытаться «приватизировать» данные им полномочия с пользой для себя».

Наша задача теперь – закрепить преемственность всего лучшего, что было создано в экономической и политической сфере, гарантировать стабильность политического транзита при смене высшего руководства. Система отношений административных элит, бизнеса, народа не должна зависеть от смены первого лица. Только это – реальный показатель качества созданного Владимиром Путиным государства. О наших рецептах и предложениях мы поговорим в следующей и заключительной в этом цикле статье.

[1] Из выступления руководителя «Газпрома» Рэмя Вяхерева в выступлении в Государственной Думе в 1995 году, в котором он аргументировал известное высказывание американского президента: «Что хорошо для Газпрома, то хорошо для России».

[2] Линц Х., Степан А. «Государственность, национализм и демократизация»